Криминал с микросхемостроением в ГСКТБППСМиОЗ МПСАиСУ СССР.

[1500py073]

Окончание вчерашней познавтельной истории от Святослава Логинова... Кому трудно читать много букв, может стоит запомнить для общего развития анекдот понятный только химикам: фамилия инспектора "Рыбнадзора" была Неслер и явившись на завод, она первым делом обнаружила аммиак. И из комментария chereisky к этой истории. С интересом, хотя несколько запоздалым, прочитал Вашу историю о ГСКТБ и его директоре Хохлове. Звали его Лев Михайлович, и я его неплохо знал, когда с 1970 по 1979 работал в ГСКТБ. В 80-х слышал несколько иную версию его падения и гибели - не знаю, насколько достоверную.

Связана она с бурной изборетательской деятельностью Льва Михайловича. У него были сотни авторских свидетельств, на трех или четырех из них и моя фамилия значится в длинном ряду соавторов. Все эти "изобретения" были просто умело оформленными техническими решениями, примененными в продукции ГСКТБ. При регистрации изобретения составлялось соглашения о разделе будущего вознаграждения между соавторами. А делить всегда было что: вознаграждение доходило до 20 тысяч, рассчитывали же его умелые в этом деле люди. В соглашении против фамилии Хохлова всегда стояло: "от вознаграждения отказывается". То есть технический прогресс он двигал как бы исключительно из идейных соображений и любви к Родине. На самом деле после получения в кассе приятной суммы каждый соавтор некую долю отсчитывал доверенному человечку, а уж тот конфиденциально передавал Льву Михайловичу. В год набирались многие десятки тысяч наличными. Не все их Хохлов клал в карман, свой куш получали чиновники в Минприборе и в разных ленинградских инстанциях.

До поры до времени система работала, поскольку у Хохлова - выходца из Минавиапрома - было мощное прикрытие на уровне ЦК. Но грянул скандал с миллионными - в долларах - хищениями на международных авиационных салонах, прикрытие сдулось, и Хохлов угодил под следствие. Сидел он в это время не только у себя на даче, а и на ремонтном заводе трамвайно-троллейбусного управления, куда его пристроили рядовым инженером. Вот оттуда он и был отправлен в командировку в Ярославль, где при загадочных обстоятельствах утонул в Волге.

КАК Я ОХРАНЯЛ ПРИРОДУ
(продолжение)

Много лет спустя во времена демократии и гласности фамилия этого
человека ещё раз встретилась мне. Анатолий Собчак в ту пору в
очередной раз ругался с городской думой. Речь шла о должности
председателя комитета по охране окружающей среды. Собчак предлагал на
эту должность Ольгу Снопковскую, дума настаивала на кандидатуре
Гринберга. Скорей всего, ни Снопковская, ни Гринберг меня не помнят,
но я-то знал этих людей прекрасно! Снопковская была начальником
лаборатории анализа сточных вод всё в том же "Водоканале". Дама
жёсткая и беспощадная она была грозой для нарушителей. Именно ей
подчинялись инспектора, приезда которых все так боялись. А Гринберг --
пофигист и без пяти минут взяточник. Нужно ли говорить, что все мои
симпатии были на стороне кандидатуры Собчака?

Телефонный звонок Чернова разрушил мои последние иллюзии. Оставшись
один я позвонил в "Водоканал" и предупредил Фефелову, что у неё могут
возникнуть трудности.

-- Ничего Гринберг сделать не успеет, -- успокоила меня Наталья
Сергеевна. -- Я приеду завтра.

И на следующий день проверка повторилась в расширенном масштабе.
Теперь на завод прибыли сразу два инспектора.

Анекдот понятный только химикам: фамилия инспектора "Рыбнадзора" была
Неслер и явившись на завод, она первым делом обнаружила аммиак.

/Примечание для не химиков: реактив Неслера -- один из самых
чувствительных реактивов на аммиак и соли аммония./

Об аммиаке я ничего не знал, это вообще была разовая операция нашего
руководства. Для перевозки сверхчистой деионизованной воды
предприятием был куплен семитонный чешский молоковоз. Прежде всего
нужно было как следует промыть цистерну изнутри, для чего туда
закачали семь тонн концентрированного раствора аммиака в смеси с
пергидролем. Три дня эта заряженная бомба разъезжала по городу. После
того, как раствор вдоволь побултыхался, его должны были слить в
канализацию. И вот представьте картину: инспектора входят на завод, а
их встречает открытый люк, возле которого стоит семитонная
автоцистерна, и рабочий уже тянет шланг, чтобы начать слив.

До сих пор меня берёт жуть, когда я думаю о возможных последствиях
этой операции. Семь тонн концентрированного раствора аммиака вылить в
канализацию посреди города! Вовремя мадам Неслер унюхала аммиак.

Вновь сбежалось начальство средней руки: Чернов, Чепинога, Суровый.
Вновь началось составление акта. Люк закрыли, машину отогнали в
сторонку. Была отобрана проба воды из отстойника старых очистных. Даже
экспресс-анализ показал высокое содержание Cr(VI), а вообще в тот день
ПДК по хрому была превышена в сорок семь раз. Затем проверка
направилась на комплекс БИС.

Ручеёк в знакомом люке бодро продолжал растворять бетон. Едва успели
отобрать пробы, как ручеёк иссяк, в цехах спешно прекратили работу и
перекрыли заслонки.

-- Какая авария стряслась у вас сегодня? -- ехидно поинтересовалась
Фефелова. -- Давайте-ка посмотрим на ваши очистные...

Ах, почему в этот миг рядом не было кинохроники?! Снять крупным планом
физиономию Чернова в ту минуту, когда инспектора спрашивали, а где,
собственно говоря, трубы, по которым подаются стоки... С каким
брезгливым видом Фефелова отковыривала наманикюренным ноготком
картонки, подклеенные в пустым ящикам КИП! Как старушка Неслер лезла
по стремянке на верхушку реагентного бака и сообщала, что никаких
реактивов там не бывало вообще никогда!..

Затем проверка вновь отправилась на первую площадку, благо что дойти
можно было за пять минут. Чернову было сказано, что идут к
генеральному директору, который к тому времени спешно уехал куда-то.
Однако, проходя через двор, Наталья Сергеевна резко спросила,
указывая на старый заводской корпус:

-- А отсюда какие стоки идут?

-- Никаких! -- в отчаянии вскричал Чернов. -- Там механический цех,
сухое производство, -- и понимая, что веры ему нет никакой, добавил:
-- Вон начальник цеха идёт, спросите хоть у него.

Начальник механического цеха, который действительно в этот миг вышел
во двор, подошёл к призывно махнувшему Чернову, и на вопрос: "Что вы
сливаете в канализацию?" -- честно ответил:

-- Ничего. Это этажом выше льют.

О, где вы, мастера немых сцен?!

-- Что ж, поднимемся этажом выше, -- резюмировала Наталья Сергеевна,
выдержав паузу.

Вновь я слышал рассказы о шильдиках и о запасной гальванике, которая
не работает, ведь ванны холодные... Впрочем, инспекторы оставались
столь же холодны, как и неработающие ванны. Участок имеется, а
документов на него -- ни малейших. Чего ещё?..

Усталое и недовольное руководство отправилось составлять акт. Документ
получился устрашающим и заканчивался предупреждением, что материалы
проверки будут переданы в прокуратуру для возбуждения уголовного дела.

Наконец проверяющие отбыли и в СКБ воцарилась недолгая предгрозовая
тишина. Затем меня вызвали в кабинет к Чернову.

-- Почему, -- свистящим шёпотом возгласил ответственный за
строительство, -- меня не предупредили, что очистные не готовы к
работе?

-- Я писал вам.

-- Никаких ваших писулек я не видел! Вы понимаете, что это уголовное
преступление? Будете сидеть!

-- Не видели? -- я протянул стопку заранее прихваченных докладных. --
Тогда освежите в памяти это. Вы верно сказали, что это уголовщина,
поэтому учтите, что это третьи экземпляры, а вторые, на которых
подписи секретарей, хранятся в надёжном месте и их будут читать только
следователь и прокурор.

На Чернова было страшно смотреть. Пачка докладных полетела мне в
физиономию:

-- Забери!..

Я аккуратно собрал разлетевшиеся листочки, вежливо попрощался и вышел.

Через двадцать минут в лабораторию ворвался Суровый.

-- Срочно пишите распоряжение о сливе аммиака! -- приказал он мне.

-- Сергей Петрович, вы же знаете, что это нельзя.

-- Что значит нельзя? Машина гибнет. Ещё немного и у цистерны начнёт
разрушаться полимерное покрытие, а за молоковоз валютой плачено,
двенадцать тысяч долларов!

-- И поэтому нужно выливать аммиак в центре города? Ведь машина на
колёсах, номера есть. Выпишите путёвку, отправьте её на полигон
"Красный Бор", слейте там в карьер, получите бумагу, что принято семь
тонн аммиаксодержащих отходов и пошлите копии в "Рыбнадзор" и
"Водоканал". И всё, один пункт снят!

Очевидно машину действительно нужно было спасать, потому что никаких
разговоров о чешском молоковозе я больше не слышал. Зато после
нового собеседования в кабинете Чернова, Сергей Петрович
подкатился ко мне со следующим распоряжением, смысл которого был
прозрачен до идиотизма. От меня требовали подписать любую
противозаконную бумагу, чтобы потом под это дело можно было списать на
меня и всё остальное, что творилось на предприятии.

-- Срочно составьте регламент по нейтрализации хромовых стоков прямо в
отстойнике! -- дал задание мой начальник.

-- Сергей Петрович, вы же знаете, что нельзя этого делать! Чернов
сбежал акт не подписывая, но ваша и моя подписи там есть! Под суд
пойдём.

-- Да ничего не будет! -- принялся убеждать Суровый, -- видано ли,
чтобы из-за каких-то стоков людей под суд отдавали? Я бы и сам этот
регламент написал, но не умею, я не химик...

Я пожал плечами и согласился. На составление чудовищного по содержанию
документа ушло около часа. Собственно говоря, это был обычный способ
нейтрализации сточных вод, принятый в СКБ "Счётмаш", только дворницкую
метлу я заменил сжатым воздухом. "Регламент" я собственноручно
отпечатал на пишущей машинке, добавив внизу две строки: "Составил:
С.П.Суровый" и "Утверждаю: Б.Н.Чернов".

С этим бесценным документом я ввалился в кабинет Чернова, где сидел в
ту минуту и мой начальник.

Последовала сцена исполненная такой экспрессии, что лишь приёмы
драматургии могут её передать.

Суровый: Вычеркнуть Сурового!

Чернов: Зачеркнуть Чернова! Ты составил, ты и подписывай!

Хором: Это приказ!

Я: Не подпишу.

Чернов (с угрозой): Почему?!

Я: Потому что я сидеть не хочу.

Суровый: А почему?..

В смертный мой час не забуду я растерянности, удивления и негодования,
струнно звеневших в голосе моего молодого начальника. В самом деле, ну
почему я не хочу сидеть в тюрьме? Сергею Петровичу Суровому этого было
не понять.

Казалось бы, какой ещё сюжетный поворот может обострить уголовную
интригу? СтОит неловкому автору перегнуть палку, и читатель не поверит
перегруженному дикими случайностями сюжету. Однако жизнь гнёт палки
как хочет и в этой истории произойдёт ещё немало случайностей и
невероятных совпадений.

В тот самый час, когда я ругался с начальством, в дирекцию принесли
письмо следующего содержания:

"Ленинградское отделение Союза Писателей СССР, Комиссия по работе с
молодыми литераторами просит командировать вашего сотрудника *** для
участия в Первом Всесоюзном совещании молодых писателей-фантастов.
Совещание будет проходить в доме творчества "Малеевка" под Москвой..."

Да, это было начало той самой Малеевки, которая прочно и навсегда
вошла в историю отечественной фантастики! А в криминальной истории
ГСКТБ "Счётмаш" оно прозвучало резким диссонансным аккордом.

"Он ещё и фантаст!"

На следующий день с утра меня вызвали к генеральному директору.

Товарищ Хохлов (имени-отчества его я не помню) был самым молодым
генеральным директором в стране, чем немало гордился весь коллектив.
Спортивного вида парень, всегда безукоризненно одетый и чрезвычайно
корректный в общении, он ничуть не походил ни на крупного
руководителя, ни на матёрого ворюгу. Но на этот раз от его вежливости
не осталось и следа. В самых матерных выражениях мне было объявлено,
что я не в дом творчества поеду, а прямиком в тюремную камеру и выйду
оттуда не раньше чем через пять лет...

Реально маячившая отсидка казалась мне чем-то абстрактным, а вот в
Малеевку хотелось очень. Тогда я решился на самый страшный блеф, какой
только можно было представить в те времена.

-- От Ленинграда на совещание едет всего два человека, -- твёрдо
сказал я, -- обе кандидатуры утверждены Обкомом партии. Если угодно,
можете позвонить в идеологический отдел Обкома и объяснить, что вы не
отпускаете утверждённого ими человека!

Не было для советского чиновника слов грознее чем Идеологический отдел
Обкома КПСС. И уж, разумеется, никто не стал бы впустую стращать
официальное лицо этим жупелом. Это было бы кощунство за пределами
мыслимого. Товарищ Хохлов ни на секунду не усомнился, что меня
действительно утверждали в идеологическом отделе, так что если он
вздумает оспаривать это решение, у партийных бонз может взыграть
самолюбие...

Казалось воздух выпустили из проткнутой велосипедной камеры, широкие
плечи сгорбились, генеральный обмяк и хрипло проговорил:

-- Ладно, поезжай. Вернёшься -- поговорим.

И я поехал в Малеевку.

О Малеевке уже немало написано и, думаю, будет написано ещё больше. В
начале восьмидесятых это была единственная отдушина для тех, кого
сейчас называют "четвёртой волной" в российской фантастике. Там я
познакомился со многими людьми, которых считаю своими друзьями, там
проводились обсуждения рукописей, там были полуночные посиделки,
знакомые сегодня всякому участнику конов. И там мы узнали ещё об одном
событии, поворотившем не только историю всей страны, но и мою
детективную историю в частности.

Мы сидели на семинаре, который вёл замечательный писатель Дмитрий
Александрович Биленкин, когда вошла бессменный руководитель Малеевок
Нина Матвеевна Беркова и испуганным голосом сообщила:

-- Товарищи! Наша страна понесла тяжёлую потерю. Только что по радио
передали: умер генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Леонид Ильич
Брежнев.

Честно говоря, была некоторая растерянность. Брежнев казался кем-то
вроде Кощея Бессмертного, такие умирать не могут по определению. И
ещё, мы всерьёз опасались, что из-за траура нам не покажут фильм
"Звёздные войны", чего все ждали с нетерпением. Однако, за всеми этими
тревогами никто не понял главного: эпоха застоя заканчивается, пришла
пора недолгого, но бурного царствования Юрия Владимировича Андропова.

Теперь мне приходится говорить о вещах, свидетелем которых я не был.
Рассказывают, что Андропов, понимая, что рыба гниёт с головы, и что от
простых людей ничего нельзя требовать, покуда развращённое начальство
не думает ни о чём, кроме личного блага, приказал, чтобы в каждом
министерстве и ведомстве, в любом регионе и республике были выявлены
вопиющие случая воровства и коррупции и проведены публичные процессы.
И чтобы сажали там не стрелочников и прочую мелкую сошку, а рыбку
покрупнее. Ту самую, что гниёт с головы. Так ли это -- не знаю,
циркуляра подобного я не читал, но живо представляю чувства министра
приборостроения, средств автоматизации и систем управления, товарища
Шкабардни, ежели он и вправду получил такой циркуляр.

Собственно говоря, когда я уезжал в Малеевку, у нас был другой министр
приборостроения. По странному стечению обстоятельств фамилия у него
была такая же, что и у директора "Счётмаша". Нетрудно догадаться, что
большинство серьёзных вопросов самый молодой генеральный директор
страны решал через голову начальника главка непосредственно со своим
дядей. И причин для любви к Хохлову-маленькому у начальника главка не
было. И тут, за несколько дней до всенародного траура по Леониду
Ильичу умирает Хохлов-старший и Шкабардня становится новым министром.

Руки так и чешутся описать, как севши в тёплое министерское кресло, в
самый первый день, начинающий министр получает секретный циркуляр с
требованием показательного процесса и телегу из прокуратуры, о том,
что в "Счётмаше" у ненавистного Хохлова выявлена откровенная
уголовщина. И всё-таки повторю: не было меня в министерском кабинете,
не читал я секретных циркуляров через плечо министра и в голове у него
не копался. Читатель, если угодно, пусть домысливает сам.

Во всяком случае, из Москвы явился грозный приказ, в котором
говорилось, что согласно постановлению Совета министров ответственными
за природоохранные мероприятия являются генеральные директора
предприятий или главные инженеры, если они назначены приказом. А у нас
ответственным был назначен я, да и то этот приказ показали мне задним
числом.

Следом за приказом из Москвы явилась группа следователей. Это были
серьёзные специалисты, они понимали, что за неделю новые очистные
никто не выстроит, а вот таинственная гальваника может и исчезнуть.
Поэтому первым делом они нагрянули туда. Дело закрутилось.

К тому времени, как я вернулся из Малеевки, никто уже не пытался
сажать меня в тюрьму. Всякий спасал свою шкуру и сваливал вину на
обречённого Хохлова. Но при этом я со своими бумажками был крайне
нежелательным свидетелем для товарища Чернова. Одно за другим
последовало несколько совещаний у заместителя главного инженера, где
меня назначали ответственным, кажется, за всё на свете. Ругаться и
доказывать, что материальное снабжение или плановый ремонт очистных не
входят в обязанности инспектора, надзирающего за качеством очистки, не
было ни сил, ни желания. Пришла пора менять место работы.

Всё остальное мне известно со слов третьих лиц, поэтому я всего лишь
вкратце сообщу, что таилось в подпольной гальванике и чем закончилась
вся эта история.

Полупроводниковое производство не зря предъявляет жёсткие требования к
чистоте. Сядет пылинка на кремниевый диск, подготовленный к
фотолитографии, и будет испорчена не только та схема, на которую
попала зловредная грязь, но и десяток соседних схем будут иметь
искажённые характеристики. Так что даже у проклятых буржуинов 95%
готовых БИС'ов уходит в брак. И вот в чью-то светлую голову пришла
мысль: если почти вся продукция идёт под пресс, то нельзя ли на этом
погреть руки? Среди десятков технологических операций есть и процесс
золочения. Выделить следовые количество золота из бракованных БИС'ов
не смогли даже экономные японцы, но отечественные умельцы решили эту
проблему гораздо проще. Раз золото не выделить из схемы, то его просто
не нужно пихать туда. И вот, в доброй половине заготовок операцию
золочения стали пропускать, а "готовое" изделие отправлять под пресс,
минуя ОТК. Зато те схемы, на долю которых золочение досталось,
считались исправными, если показывали результат хотя бы отдалённо
напоминающий рабочий.

Вот вам и ответ, почему отечественная "Искра" была хуже зарубежного
аналога. Любопытно было бы узнать, почему наши холодильники,
телевизоры, магнитофоны уступали зарубежным...

А в таинственной гальванике по выходным дням доверенные люди гнали
ювелирку, которую сбывали где-то на чёрном рынке. То есть, получается,
что многоэтажный кирпич на углу Левашовского и улицы Ленина работал
впустую и бесцельно сливал кислоты. К понедельнику ванны золочения
успевали остыть, так что бритоголовый начальник участка с полным
основанием говорил, что никто здесь не работает.

Разумеется, никакой плавиковой кислоты в ваннах не было, просто
начальник не мог допустить, чтобы я зачерпнул полную кружку раствора
золота. Не хочется представлять, что было бы со мной, если бы я явился
за пробой вторично, с полихлорвиниловым стаканчиком.

От ванн золочения тоже есть стоки, причём содержат они цианиды. А
цианистый калий -- не та вещь, которую можно безнаказанно сливать в
канализацию. СЭС анализы на цианиды делает и ежели вдруг обнаружит их
в стоках, то молчать не будет. Поэтому перед криминальным руководством
ГСКТБ встала проблема нейтрализации циансодержащих стоков. Любой химик
скажет, что проще всего этого добиться с помощью солей железа.
Образуется безобиднейшая берлинская лазурь, которую в сточной воде
никто не сможет обнаружить. Именно для этого, а вовсе не для травления
шильдиков регулярно закупались бочки с хлорным железом. Во время
работы ванн золочения концентрированный раствор хлорного железа
десятками вёдер выливался в соседнюю раковину, так что ещё в сливной
трубе все цианиды уничтожались.

Однако одно нарушение немедленно влечёт за собой другое, которое
требует новых мошеннических проделок. Конечно, железо это не цианид,
СЭС смотрит на превышение по железу сквозь пальцы. Но это при условии,
что сброс железных солей нерегулярен и не слишком велик. А что делать,
если хлорное железо сливается сотнями килограммов? Но и здесь жулики
нашли блестящий выход.

Старый заводской корпус стоит спина к спине к Институту Особо Чистых
Биопрепаратов. Оба здания дореволюционной постройки и имеют общий
подвал, разделённый кирпичной перегородкой. И вот однажды ночью
диверсанты из ГСКТБ разобрали перегородку, врезали трубу в
институтскую канализацию, а затем замуровали пробитое отверстие. И все
стоки начали уходить в коллектор НИИОЧБ.

Года два спустя я встретился с одним из своих одноклассников, который
работал в Биопрепаратах. Я спросил его, не слыхал ли он что-нибудь о
сбросах железа в канализацию института. И тут всегда спокойный и
флегматичный Коля закричал. Оказывается, проверки являлись в НИИОЧБ
чуть не каждый день. Институт ежемесячно штрафовали, директор издавал
приказы один грозней другого, все соли железа в лабораториях были
изъяты и хранились в сейфах вместе с драгоценными металлами. И всё же
ничто не помогало. К концу недели содержание железа в стоках казалось
уже приближается к норме, но, хотя все работы в выходные были
строжайше запрещены, в понедельник анализ показывал превышение ПДК по
железу в десятки тысяч раз. И во всём институте не нашлось любопытного
человека, который бы прошёлся по канализационной системе и выяснил,
откуда льётся зловредный раствор.

К июню 1983 года следствие по делу ГСКТБ "Счётмаш" было закончено.
Юрий Владимирович Андропов к тому времени управлял страной, не приходя
в сознание, так что дело это как и многие ему подобные старались
спустить на тормозах. Хохлов не был арестован, а ограничившись
подпиской о невыезде, жил на даче, где вволю мог укреплять здоровье,
занимаясь спортом на свежем воздухе.

В тот день, на который было назначено слушание дела, Хохлов поднялся
необычно рано и, видимо, решил заняться спортом. Например, потаскать
штангу или поплавать в соседнем озере. Не зная, что выбрать, директор
остановился на обоих вариантах вместе. Неожиданно оказалось, что
плавать со штангой занятие непростое, директору стало нехорошо с
сердцем, и он утонул. Во всяком случае, осиротевшим работникам
"Счётмаша" объявили, что у Хохлова случился во время купания сердечный
приступ. Шёпотом рассказывали о двух блинах от штанги, которые этот
приступ вызвали.

Профессиональные детективщики могут здесь пойти двумя путями. Любитель
сопливых мелодрам будет живописать душевные переживания и внутренние
монологи лирически-криминального героя, в ту минуту, как он со штангою
под мышкой "изменившимся лицом бежит пруду". Автор, склоняющийся к
боевику опишет мордоворотов, волокущих к озеру слабо упирающегося
директора. Оба выжмут из читателя слезу, сорвут аплодисменты и
гонорары. Но я не детективщик, я не знаю, как именно помирал
проворовавшийся директор, и знать это мне совершенно не интересно.

Всё, начиная с крупного воровства и кончая мелкими нарушениями,
списали на утонувшего, репрессии не коснулись ни верхов, ни рядовых
исполнителей. Дело было закрыто в связи с гибелью обвиняемого.
Осталось добавить, что я, по рекомендации инспектора рыбнадзора был
принят начальником бюро охраны окружающей среды одного из
ленинградских заводов, то есть, единственный из участников этой
истории пошёл на повышение.

PS Логинов оказывается и в ЖЖ есть sv_loginow, ему можно задать вопросы.